Соло перетянутой струны
Каждого, кто впервые обращается к биографии Александра Галича, поражает тот резкий перелом, который произошел с этим человеком в середине 60-х годов. Полное впечатление, что тот до перелома – вальяжный и сытый сибарит, преуспевающий и обласканный властями актёр, драматург, киносценарист, прозаик и поэт, неустанно воспевающий праздник построения социализма – и тот, что после – нервный, желчный, злой, срывающийся на крик бард, проходящий в деле КГБ под кличкой «Гитарист» – это два совершенно разных человека. Кто-то из его близких сказал тогда: «Саша пойдёт на костёр, но непременно в заграничных ботиночках».
Что же произошло в середине 60-х? Простой ответ: «закончилась хрущевская оттепель», - нас вовсе не устраивает из-за расплывчатой общности. Государство и общественный строй остались теми же, и начальники почти все на своих местах, а про народ и говорить нечего – он, как океан, так быстро меняться не способен. Попытаемся определить причины перемен на основе анализа биографии самого Галича.
Итак, 1964-й год, Галич награжден почетной грамотой КГБ за фильм «Государственный преступник» по его сценарию. Грамота подписана Председателем КГБ В.Семичастным. Хотя две не совсем советские песни «Облака» и «Ошибка» написаны двумя годами раньше, но исполняются они лишь в тесном круге друзей, зато в этом же 1964-м в газете «Комсомольская правда» опубликована песня Галича «Дай руку, молодость моя», а в газете «Неделя» - песня «Дождик» и песни из сценария «Добрый город». Любопытно, что эти последние песни не вошли ни в один из последующих сборников стихов и песен и даже не упоминаются в двухтомнике А. Галич. Сочинения в 2-x томах. -М.:Локид,1999, где приведен «полный» каталог песен и стихов.
Факт для исследователя любопытный, и говорит он о том, что старательные последователи усердно лепят из Галича миф и легенду. Именно поэтому сейчас так не просто разобраться в тех процессах, которые происходили с поэтом. В том же 1964-м он пишет и «Вальс, посвященный уставу караульной службы», в котором он всех нас называет «Поколением обреченных», а в тексте песни есть слова «И вколачивал шкура-ефрейтор в нас премудрость науки наук», хотя сам в армии никогда не служил. Как совместить эти два набора почти одновременно написанных песен – напечатанных в ведущих советских изданиях и напеваемых в узком кругу? Любопытно, что такой неоднозначности не было ни у одного из других ведущих советских бардов – Окуджавы, Высоцкого, Визбора, Кима, хотя большинство из них к советской власти относились без подобострастия, властью обласканы не были, но в своей поэзии сумели сказать именно то, что хотели.
Собственно, в авторскую песню Галич входит в 1966 году, участвуя в «круглом столе» «Недели». В этом же году он трижды ездит в Париж в творческие командировки. Первые признаки грозы прозвучали в следующем году после первого публичного выступления Галича на слёте самодеятельной песни в Петушках. Тогда в газете «Советская культура» от 19 августа Ю.Андреев вопрошает: «В самодеятельной песне самое ценное – искренность. Так где же настоящий Галич – в мажорных комсомольских песнях, в сценариях, удостоенных щедрой официальной хвалы, или в этих одновременно сочиняемых лагерных песнях?». Сам Галич отвечает на этот вопрос так: «Я литератор и, кроме этого, ничем зарабатывать на жизнь не умею. Но и в том, что я написал для публикации, я считаю, что нигде против Бога не согрешил».
Понять ответ Галича, по-человечески, можно, но ведь его можно интерпретировать и так: «Для публикации я пишу то, что требуется, за деньги (Бога здесь упоминать «низ-зя»!), а в свободное время – сочиняю то, что требует душа (Здесь можно и о Боге)». Остается, правда, вопрос об искренности.
В этом же 1967 году на экраны выходит фильм «Бегущая по волнам» по сценарию Галича, во МХАТе состоялась премьера пьесы «Будни и праздники» по сценарию, написанному им совместно с Е.С.Вентцель, а в издательстве «Искусство» готовится сборник А.Галича «Сценарии – пьесы – песни». Сразу отметим, там указаны песни, но какие именно мы не узнали, поскольку в следующем году на слете авторской песни в новосибирском Академгородке грянул настоящий гром, и не только для Галича, но и для всей авторской песни в целом. По этой причине сборник отменили.
А что же, собственно, там произошло? Собрались десятки исполнителей и тысячи слушателей. Из приглашенных бардов наиболее интересными были Юрий Кукин и два Александра - Дольский и Галич. У Кукина «песни с историями» про гостиницы, геологические партии, костры, туманы и «запах тайги». Романтика, одним словом. Молодежи романтика не чужда. Песенки простые, каждый может подпевать. Президент клуба «Под интегралом» Анатолий Бурштейн дарит Кукину колбу, на которой написано «Туман Академгородка», в качестве специального приза за лучшую песню об Академгородке.
Всего 15 минут потребовалось Саше Дольскому, чтобы стать «звездой первой величины», - пишет В.Славкин («Родник», 1988, №10). Дольский невероятно музыкален, а его ранние тексты – это же то, о чем думает каждый из нас. Это потом его музыка перейдет в «красивость», а слова из народных станут назидательными. На фестивале же он – кумир. Зал топочет ногами: «Ещё, Саша, ещё!..».
Выходит Галич. Потом о нем напишут: «Он-то и был бардом №1». Он не поёт, он обрушивает на публику «Балладу о прибавочной стоимости». Зал покатывается от хохота, а социологи срочно переписывают слова, чтобы потом использовать песню в качестве учебного пособия. Галич актёр. Он считает, что пение барда – это театр, а раз так, то надо уметь петь на сцене долго. Он поёт целое отделение. Здесь он выдал всё самое главное, то, что накапливал годами: «Памяти Пастернака», «Старательский вальсок», «Красный треугольник», «Ошибка», «Облака».
Вот как пишет о триумфе Галича Д.Быков у книге «Булат Окуджава» из серии ЖЗЛ: «Самый старый из участников, сорокадевятилетний Галич сделался звездой Академгородка, где конкуренцию ему составляли Кукин, Дольский, Вихорев, которые и пели, и играли на гитаре на порядок лучше, и вообще, у них выходило как-то зажигательней... а ломились, при всём уважении к прочим, на Галича, чей сольный концерт – единственный легальный за всю советскую жизнь – стал в результате основным событием всего фестиваля. И не из-за политической остроты, повторяю: дело было в общем пафосе боли и гнева, которым переполнены зрелые песни Галича».
Итог фестиваля был прост. Клуб «Под интегралом» разогнали после разгромных статей «широкой советской общественности», Грушинский фестиваль закрыли,а барды еще десятилетиями прятались по кустам. Но воспоминания и фотографии остались, а через 30 лет мы снова праздновали юбилей клуба «Под интегралом», на котором присутствовал его Президент А.Бурштейн, проживающий ныне в Америке. Галича же перестали публиковать, исключили из Союза Писателей в 1971 году и Союза Кинематографистов СССР в 1972 за то, что в 1969 году в издательстве «Посев» вышла книга его песен. В том же году он получает третий инфаркт и оформляет вторую группу инвалидности с пенсией в 54 рубля, а также проходит обряд крещения у о. Александра Меня. В ФРГ выходит второй сборник его песен при непосредственном участии автора. КГБ предлагает ему выехать в Израиль. 20 июня 1974 года он получает документы на выезд в Израиль, ему и его жене вручают авиабилеты на 25 июня, однако вылетает он в Норвегию, куда ранее был приглашен на конференцию. Там он получает нансеновский паспорт беженца. Уже в июле Александр Галич начинает регулярные выступления на радио «Свобода».
Но мы ставили своей задачей понять, что именно в его жизни привело его к превращению из «сытого» в изгоя? Вот, скажем, Владимир Высоцкий написал песни «Штрафные батальоны», «Банька по-белому», «Был побег на рывок», которые до перестройки вряд ли могли быть опубликованы, но эти песни знала вся страна, и была встреча с конкретным человеком – Вадимом Тумановым, беседы с которым и привели к появлению данной тематики в творчестве поэта. Любой по-настоящему творческий человек - писатель, поэт, сценарист, ученый приведёт вам десятки случаев из своей жизни, когда его творение было отвергнуто цензорами, редакторами и прочими чиновниками. Это нормально, к этому можно привыкнуть.
Первый такой сбой в жизни Галича произошел с его пьесой «Матросская тишина», котрую худсовет Ленкома принял к постановке в мае 1957 года. После прогона спектакля в студии МХАТ он был запрещён. Так написано во многих книгах о Галиче, но там почему-то забывают пояснить, хотя бы формально, почему он был запрещён. Вернулся Галич к этому спектаклю через 10 лет, во многом переделав, сократив его, но результат был прежним. Как указано в Википедии: «Уже отрепетированную пьесу запретили к показу, заявив автору, что он искажённо представляет роль евреев в Великой Отечественной войне». Этот эпизод Галич потом описал в повести «Генеральная репетиция» так: «Потом по вполне естественным причинам я её отложил в сторону, стал –без особых, между прочим, угрызений совести – сочинять водевили и романтическую муру вроде ”Вас вызывает Таймыр” и ”Походного марша”». Поскольку автор деликатно умалчивает о «естественных причинах», нам не остается ничего иного, как предположить, что причины эти носили сугубо коньюктурный характер, а «мурой» называет произведения соцреализма Галича не малограмотный злопыхатель, а сам автор. Вот здесь в его искренность поверить легко. Пьеса будет поставлена О.Табаковым только в 1988 году. Именно после запрета спектакля в творчестве Галича появляются по-настоящему остросоциальные песни, хотя эстетика ранних песен «Леночка» и «Разговор с истопником» уже резко контрастировала с официальной.
Вот ведь как бывает, человека считают «страдальцем за народ», а он просто был глубоко уязвлён и обижен лично какими-то конкретными чиновниками, хранителями чистоты режима. Об этом же пишет Ю.Нагибин в очерке «О Галиче – что вспомнилось»: «Народа он не знал и не любил, борцом не был по своей слабой, изнеженной в пороках натуре, его вынесло наверх неутолённое тщеславие. Если бы ему повезло с театром, если бы его пьески шли, он плевал бы с высокой горы на всякие свободолюбивые затеи. Но ему сделали высокую судьбу. Он запел от тщеславной обиды, а выпелся в мировые менестрели. А ведь песни его примечательны лишь интонацией и остроумием: музыкально они – ноль, исполнение однообразное и крайне бедное. А вот поди ж ты... И всё же смелость была и упорство было – характер! – а ведь человек больной, надорванный пьянством, наркотиками, страшной Анькой. Он молодец, вышел на большую сцену и сыграл, не оробел».
Как и многие люди, Галич был весьма противоречив. С одной стороны, он поёт: «А бойтесь единственно только того, кто скажет ”Я знаю, как надо”», но тут же он декларирует яростно: «Я не выбран. Но я – судья». Быков замечает: «Получается так. И это весьма характерно для того же иудейского дискурса: несогласие с любыми чужими вертикалями – ради укрепления своей, невидимой, тайной, но оттого не менее прочной. И немудрено, что в конце концов эта иудейская идентификация восторжествовала – Галич, принявший крещение, Галич, принадлежавший к русской культуре, в конце концов нашел единственную опору в еврействе... он не желал ни снисходить, ни прощать». И далее: «Галич (в особенности поздний, разделавшийся со своим собственным прошлым) окончательно перестал ощущать свою общность с тем самым народом, среди которого так долго жил и от имени которого так долго клялся. Он от этой общности отпал; и это, в отличие от его подневольного отъезда, больше похожего на высылку, было его сознательным выбором».
О театральности облика Галича Быков замечает: «Аристократизм чуждается барственности: он не нуждается в доказательствах и демонстративности. Самое удивительное, что эту второсортность собственного (довольно скромного, впрочем) барства Галич чувствовал и сам – вообще хорошо всё это про себя понимал. Отсюда его устная новелла про Вертинского: 1958 год, Галич в ресторане гостиницы «Европейская» видит Вертинского. Желая пофорсить перед прославленным шансонье, заказывает самое лучшее. Официант подобострастно уставляет стол всякой роскошью. Напротив Вертинский скромно заказывает стакан чаю с лимоном. Официант подмигивает Галичу и шепчет: «Из настоящих». В общем, он понимал, кто – барин». «Окуджава в этом отношении неизмеримо аристократичнее Галича, поскольку говорит народным языком без всяких усилий, ему необязательны фразы вроде: ”У мадамы его – месяца”», - замечает А. Солженицын.
«Каждый выбирает для себя...», - сказано в эпиграфе стихами Юрия Левитанского. Александр Галич сделал свой выбор и не дрогнул до самого конца. Юрий Визбор, Булат Окуджава, Владимир Высоцкий – каждый из этих великих бардов пошел своим собственным, наиболее близким им путём. За это мы их и ценим.
Валентин Иванов 23 апреля 2013 г.
