На черепахе покоится полуостров Индостана, подпираемый тремя слонами. Таков набросок карты обитаемого мира; эту карту некий Эратосфен, греческий географ, делит на две части с запада на восток линией, параллельной экватору. Еще труднее найти подобный экватор в русской поэзии, точку опоры. Однако, избегая топоними-ческих спекуляций экзотическими именами и местностями, я поста-раюсь очертить одну границу-грань творческих миров-континентов гуманиста, предтечи акмеизма - Иннокентия Анненского.
И.Ф.А., выступая против «культурного беспамятства» как эллинист глубоко традиционен; за ним «хвостом» тянется плеяда писателей, интересовавшихся Востоком еще в эпоху классицизма, позже сенти-ментализма и, что особенно важно для нас - романтизма.
Чтобы осмыслить индийские (не столь многочисленные, сколь пока-зательные) мотивы Анненского целесообразно перечислить его пред-шественников по поэтической тропе, написавших строки посвященные Индии. Последних, придерживаясь ранее введенной классификации, в свою очередь, полезно разделить на сторонников «сказочной, ба-сенной» Ындии (как ее нарекли в летописях) и реальной, британ-ской колонии, Ост и Вест Индии с прилегающим к ней архипелагом.
Сведения о далекой заморской стране попадали на Русь двумя пу-тями – из литературы (первоначально из Болгарии и Византии) и непосредственно соприкасаясь с выходцами с Востока. «Долгое вре-мя практические сведения не попадали в литературу» (Вигасин 1981:275). Книжный образ и действительные данные существовали параллельно. Образ Индии зачастую мало соответствовал действи-тельности, но соотношение фактов и фантазии, периодически обнов-ляясь, оставалось прежним.
Страна «не только слонов и единорогов», родина «вепреслона, мравольва и тому подобных чудовищ», страна сказочных богатств в киевских былинах и в русских сказках, случалось, и это хорошо известно из истории региона, теряла свободу под натиском завое-вателей, но оставалась непокоренной, оставалась сама собой. Мис-тически далекая и со своими извечными загадками, она, в то же время, была близка русскому народу, близка своей простотой и не-посредственностью. В санскрите искали и находили корни славян-ских языков не только кружок любомудров. Но ведь искали! но ведь находили-то!
Живейший интерес вызвало найденное в начале XIX в. Н. М. Карам-зиным «Хожение» тверянина Афанасия Никитина (Лурье 1986) - древ-нейшее описание Индии русским путешественником. По правде ска-зать – «нравы и строй индийцев вообще изменялись меньше и гораз-до медленнее, чем у других народов» (Шлегель 1983:261), если во-обще наблюдались нововведения со времен мифического законодателя Ману. Но обратимся непосредственно к художественной литературе.
Так, например, Крылов в своей небезызвестной басне, основываясь на сказочный образ и фауну Индии, как-то написал: «Известно, что Слоны в диковинку у нас, / Так за Слоном толпы зевак ходили». Не менее бескорыстен и Батюшков: „Ни там, где Инд живет, лучами опаленный, / Ни в хладном Севере для сердца нет отрад!”, - вот поэты, которые не проводили «линию, параллельную экватору» и не беспокоились о барышах, которые оттуда ежегодно извлекались анг-личанами и голландцами.
Или, например, позже, уже в XX веке Николай Клюев. Его белая (т.е., «свободная») Индия, «преисполнена тайн и чудес» «самоцве-тов, парчи и перьев». Это понятие, в которое включен, что, соб-ственно, не столь и удивительно и Тибет, ибо дорога ведет «с Со-ловков на Тибет», [Клюев 1999:309] со всеми Гималаями и Гангом. Индия Клюева суть некий русский мужицкий Китежград как нравст-венный идеал, который противопоставлен Чикаго в «куньему раю» [Клюев 1999:323]. Для поэта что Ладога, что Брахмапутра, поэтому и «покумится Кáргополь с Бомбеем» [Клюев 1999:409]. Единорог, павлин, пальма, «медноликий Будда», а «от Печоры слоновье стадо / Потянулось на водопой…» [Клюев 1999:406]. Даже М. Волошин: «… исходил земные тропы / От гималайских ступеней / До древних пристаней Европы». Или «Бодисатва на белом слоне» у Велимира Хлебникова в пресловутом стихотворении «Меня проносят на слоно-вых...», а также его поэма «Дети Выдры» и повесть «Есир» [Хлеб-ников 2000:253].
Писатели эти, включая Льва Толстого как редактора некоторых брошюр по буддизму, имея сведения в том числе и более современ-ные о «колыбели человечества и религии» (по словам Бунина), тем не менее делали сознательный выбор в сторону древней, «Индии бо-гатой».
Но так было не всегда. Жуковскому, переводчику «Наля и Дамаян-ти» (эпизод из Махабхараты) и Карамзину с его «Бедной Лизой» (в которой некоторые отечественные литературоведы прослеживают па-раллель с «Щакунталой») и опере «Садко» (песнь индийского гос-тя) предшествовало другое направление. Поэты, которые усматрива-ли на берегах Ганга вместо факиров и кобр чужие и поэтому, не-пременно варварские народы, а в храмах вместо единого или троич-ного божества – позолоченные идолы. Даже бытовавшее в народе на-чиная с XIV в. предание о христианском царстве, затерянном где-то на Востоке, не побудило православных «освободителей» и за-ступников ринутся в ее поисках. Русским же романтикам не было дела до импорта пряностей и дешевого перца, им хватало старых как горы сказок и средневековых легенд, это было их «утварью», прибегая к терминологии самого Анненского.
Ведь Тютчев был далеко не первым, кто в своей «Русской геогра-фии» (1849 г.) наметил опасную тенденцию завоевательских амбиций державы: «хотелось распластаться так, чтобы дотянуться до Индии и Египта». Его опередили, как-то А.Д. Кантемир: «Кои пьют Ганга и Инда рек воды, / С слонов нисшедше, счастливы приемлют / Тебя и сладость гласа твого внемлют» [Кантемир 1956:201], или Ломоно-сов: «...чтоб Хины, Инды и Яппоны / Подверглись под твои законы» [Ломоносов 1986:166] или А.П.Сумароков – это поэты, фавориты им-ператрицы, которые откровенно льстили государыне: «Преклонят пред тобой колена / Страны, где сад небесный был, [..] Восплещет радостию Нил. [..] / Подвигнет волны Инда страх» [Сумароков 1957:71]. Проше, прямее в этом отношении Я.Б. Княжнин: «Нас по уши обогащали / И Инд и Ганг порабощали», который вторит сказан-ному еще Державиным: «се валят уж к нам / Слоны, богатством на-груженны, / Коврами Инда покровенны!» [Державин 1957:239] Но им-ператрица умерла и план об установлении прямых торговых связей с Индией в 1796-ом году сорвался.
Слон сказочный и слон – грузчик царских сокровищ – вот практи-ческое проявление, прагматическая, утилитарная сторона в литера-туре и, с другой стороны находится, тенденция романтическая, слегка идеализирующая действительность. Два эти направления, по-вторюсь, издавна существовали параллельно, не иссекая, но и не перемешиваясь.
Поэтому связь с образом страны, бытовавшем еще при Древней Руси (если не испокон веков) никогда полностью не прерывалась и соз-данный когда-то книжный образ страны «индриконов» и «нагомудре-цов» продолжал свое существование, независимо от господствующей в государстве идеологии. Пожалуй не столь уж дерзостно предполо-жить, что любой политический строй настолько наносной, подобен позолоте, что на него никоим образом не стоит строить изучение какой бы то не было страны. Интересы купцов и поэтов не пересе-каются почти нигде, кроме как разве что в овладении туземными языками, что, как и все прочее, разумеется, обусловлено разными соображениями.
Климат сильнее политических интриг.
Так Пушкин утверждал, что «климат, образ правления, вера дают каждому народу особенную физиономию», что «есть тьма обычаев, поверий и привычек, принадлежащих исключительно какому-нибудь народу» [Пушкин 1978:28]. Даже сам Анненский, «воскреситель ста-рого», смотрел на индусов и их поверья не прямо, а через призму греческих историков-логографов, которые, заметим, не мало чего за свой век перепутали, имея столь же фантастические, сколь от-рывочные сведения от похода Александра Македонского. Так к строчке: «И тех, которые уж лотоса вкусили» (стихотворение «Осень») Анненский сам же и приводит в сноске «по верованиям древних греков, цветок лотоса заставлял забыть о прошлом и даро-вал блаженство». Близко к этому мотиву его «уважение к мертвым», столь сродное духу лучших бунинских рассказов. Однако смертью все не кончается.
Как выпускник Птб. ун-та «по словесному разряду», испытав, на-учное влияние известного тогда индолога Минаева и изучив впо-следствии санскрит, он пишет ставшей канонической «Буддийскую мессу в Париже». Стихотворение, в котором основное - тема «таин-ственного глагола», который то «медленно тает», то возносится ввысь; глагола, созвучья которого еле уловимы в «непонятной фра-зе»; глагола, создающего мистическую атмосферу, вызванную и сродную разве что «экзотическим ароматам» музея-храма, в котором разворачивается «священннодействие» буддийского богослужения.
Все, что мне достоверно известно про изучение санскрита Аннен-ским, я знаю от самого А.И. Червякова. Студентом 3-го курса мо-лодой еще Анненский начинает занятия у И.П. Минаева, имеются два неопубликованных писем студента И.П. Минаеву, второе из которых повторяет просьбу об уточнении некоторых сведениях библиографи-ческого характера. От периода интенсивной педагогической дея-тельности Ф.И. имеются отзывы двух гимназистов, которые провоци-ровали преподавателя и тот, насколько можно предположить, про-свещал их и по этой части, через что можно косвенно судить и об уровне высокой подготовки тогдашних учеников.
Индия эллиниста, исследователя всяческих древностей, Анненского – это уже не крыловский слон, даже не слон Державина, несущий дары матушке-императрице, ибо Иннокентий Анненский «чувствует антипатию ко всему элементарному и банально-ясному». Так стихо-творение редчайшей красоты, ранее упомянутая «Месса» - это ие-роглиф, намек на нравственное начало во всем – начиная от крошек хлеба на столе и заканчивая божеством («Allgötterei» по Ф. Шле-гелю), растворенном во вселенной. Конечно, не стоит переоцени-вать значение этих мотивов в мировоззрении Анненского, важно другое. Действительно можно было бы написать подобную статью про персидские мотивы и, уверен, нашлось бы не меньше интересного материала или про Коран. Со временем становится понятно, что нет такого края на земле, как «вечный Восток», потому что он всегда впереди и следует за тобой, куда бы ты не направил путь, а есть суть только Персия и Индия или Китай и Тибет.
Каждая из этих стран содержит в себе образ сотканный из нитей воображения, образ чудесный и куда более привлекательный, чем голая и неприкрашенная действительность. Говоря языком нотариуса (по О. Бальзаку), «если проверить ресурсы истины, она может ока-заться банкротом». Поэтому писатели творческого склада Анненско-го, знающие не только «Сказание об Индийском царстве» смотрят на Индию, отстаивая скорее художественную правду, чем то, что стало нам известно в Новое время про Азию в целом и Индию в частности. Есть по крайней мере две Индии и есть, соответственно, две тра-диции ее отображения в классической литературе, в прозе равно как стихах. Ындия басен, утопающая в богатстве и настоящая, бед-ная, но нравственно непоколебимая Индия наших времен. Ведь по преданию, рай находился здесь.

Пушкин А. С. <О народности в литературе> // Пушкин А. С. Полное собрание со-чинений: В 10 т. — Л.: Наука. Ленингр. отд-ние, 1977—1979. (Т. 7. Критика и публицистика. — 1978. — С. 28—29.)
Хожение за три моря Афанасия Никитина. Под редакцией Лурье Я.С. Л.: “Наука”, 1986
Фридрих Шлегель. Эстетика. Философия. Критика. В двух томах. Том 2. М.: 1983
Хлебников, В. Собр. соч.: В 6-и томах. Т.1. М.: 2000
Клюев Н.А. Сердце Единорога. Стихотворения и поэмы / Предисловие Н.Н. Скато-ва, вступительная статья А.И. Михайлова; составление, подготовка текста и при-мечания В.П. Ранина. – СПб.: РХГИ, 1999.
М.В. Ломоносов. Избранные произведения. Ленинград: «Советский писатель», 1986. («Библиотека поэта»)
А.Д. Кантемир. Собрание стихотворений. Вступительная статья Ф.Я. Приймы. Под-готовка текста и примечания З.И. Гершковича. Ленинград: «Советский писатель» , 1956.
А. П. Сумароков. Избранные произведения. Вступительная статья, подготовка текста и примечания П.Н. Беркова. Ленинград: «Советский писатель», 1957
Г.Р. Державин. Стихотворения. Вступительная статья, подготовка и общая редак-ция Д.Д. Благого, примечания В.А.Западова. Ленинград: «Советский писатель», 1957
Федор Иванович Тютчев, Сочинения в двух томах. М.: Правда, 1980 г.
Крылов И.А. Избранные сочинения. М.: Детская литература, 1981 г.
Иннокентий Анненский. Стихотворения и поэмы. М.: Советский писатель, 1959 г.
Батюшков К. Н. На смерть Лауры: (Из Петрарки) ("Колонна гордая! о лавр вечно-зеленый...") // Батюшков К. Н. Опыты в стихах и прозе / АН СССР; Изд. подгот. И. М. Семенко. — М.: Наука, 1977. — (Лит. памятники).
Бунин, И.А., Бунина В.Н. Устами Буниных. Дневники. Сост. М. Грин., с предисл. Ю. Мальцева. Том I. М.:, «Посев». 2004.
Вигасин А.А. Представления об Индии в Древней Руси // Индия 1981 — 1982. Еже-годник. М., Главная редакция восточной литературы издательства «Наука». 1983.