Помню, в 70-х годах, когда я учился в школе, у соседа появился магнитофон. И были при нем три пленки. На одной — блатные песни, на другой — подпольные концерты артистов Рыбникова и Ножкина, а на третьей — песни Высоцкого и Окуджавы. Впрочем, последние фамилии стали нам известны гораздо позже. Потом мы до дыр заездили кругозоровскую пластинку с записью «Бригантины», потом был пионерский лагерь, где весь наш отряд вместо танцев слушал Высоцкого.
Короче, когда в первом студенческом турпоходе зазвучала у костра анчаровская «Баллада о парашютах», мы сразу и безоговорочно поняли: вот это наше, вот это для нас! Как замечательно было слышать собственные мысли, переведенные кем-то на язык стихов и положенные на музыку! И хотя одновременно с самодеятельной песней ходили среди нас записанные «на ребрах» (рентгеновских пленках) буги-вуги и рок-н-ролл, а многие наши сверстники самозабвенно горланили «Как на Тихом океане тонет баржа с чуваками...», мы уже не хотели ничего иного. Нам импонировала искренность нехитрых слов и трехаккордовых мотивов, привлекала возможность петь всем вместе у костра или дома при свечах. В хоре сливались голоса и души, рождалось чувство сопричастности. Песня делала нас единым целым, учила понимать друзей с полуслова, с полувзгляда. Помните: «Огонь сосны с огнем души в печи перемешайте...». Самодеятельная песня, затрагивая тайные струны наших душ, во многом определяла строй мыслей, шкалу ценностей и в конечном счете — образ жизни. Можно сказать без преувеличения, что поколения 60—70-х годов в значительной мере сформированы и воспитаны самодеятельной песней.
Движение КСП было интеллектуальной оппозицией официальной культуре и идеологии, а потому опальным и гонимым. Эфир часами гремел голосами Кобзона, Лещенко, Хиля, взапуски звал на всевозможные стройки и целину, доводил до психушки молоденьких солдатиков долбящей в темя фразой «Через две, через две зимы...». Словом, в эфире было все что угодно, кроме свободной мысли. Работал воспетый дуэтом «Иваси» музыкальный автомат с политическим предохранителем.
Шло время, жанр самодеятельной песни развивался. На смену общедоступным трехаккордовым мелодиям стали приходить более сложные. Исполнять их мог уже далеко не каждый, и все чаще у лесных костров звучало чье-нибудь соло. Песенный круг превращался в круг слушателей, и незаметно, шаг за шагом, уходило чувство сопричастности. Также незаметно самодеятельная песня уступала место авторской, которую мог исполнять только автор да узкий круг подготовленных исполнителей. Песня уходила от народа, переселялась на эстраду — пусть на лесную, но все-таки на эстраду. Популярность, а следовательно и значимость самодеятельной песни для народа стали падать. Рост мастерства авторов и исполнителей замкнул песню в кругу элиты. Теперь, спустя 10—15 лет, ее уже не услышишь где-нибудь в глубинке от случайных попутчиков. Даже у туристского костра она звучит все реже.
Практически одновременно с этой «внутренней» бедой пришла и другая. Ощутив в авторской песне диссидентский привкус, за КСП взялись «компетентные органы». Чтобы сохранить движение, не растерять творческий потенциал, организаторам пришлось ограничить приток молодежи. Поэтому на песенном небосклоне все реже стали появляться звезды первой величины. Авторы 60-х годов постепенно сходили со сцены, а барды 70-х и особенно 80-х так и не смогли подняться до популярности Окуджавы, Визбора, Высоцкого...
Начавшаяся перестройка значительно ухудшила ситуацию. Нынешние идеологи прозападной демократии провозгласили принцип: «нравственно то, что приносит выгоду». И насаждают его повсеместно. Подобные «демократы» прекратили или сократили финансирование отечественной культуры. С их благословения страну захлестнули волны рока, вернее его худшей части, именуемой нелестным словом «попса». За исключением песен немногих самобытных авторов, тексты, используемые большинством русскоязычных рок-групп, либо бессвязны, либо примитивны, как сюжет кинобоевика в пересказе подростка. Сопутствуя нам в повседневной жизни, звуковой фон, состоящий в основном из «попсы», порождает неосознанную злость и опустошенность, незаметно превращая человеческих детей в стаи бандерлогов. Примером тому может служить погром, учиненный рок-фанатами во дворце спорта «Динамо». Читая о подобном в газетах, невольно думаешь, как легко на грядках с «алюминиевыми огурцами» вырастают свинцовые орешки в медной скорлупке калибром 9 миллиметров.
Теми, чей мозг с малых лет обработан «попсовым» фоном, связные тексты воспринимаются с трудом, а тексты смысловые им попросту скучны. Так всего за 5—6 лет было воспитано новое, постперестроечное поколение, чей интеллект воспринимает только ущербную поп-культуру. Не мудрено, что на таком культурном фоне усложнение самодеятельной песни и нежелание (пусть и вынужденное) деятелей КСП «идти в народ» привело к дальнейшему сокращению числа ее почитателей. И потому закономерно стали распадаться группы и кусты (творческие объединения) КСП. В Москве, например, из 26 кустов к концу 1992 г. осталось не более пяти. Влияние КСП на культуру общества практически сошло на нет.
На недавнем слете КТП (клуба туристской песни) в подмосковной Аникеевке мы поинтересовались у группы 11-классников, знают ли они Окуджаву и Визбора. «Окуджава? Это такой в очках?» — был ответ. Визбору повезло значительно меньше. Школьники не смогли вспомнить ни строчки этих авторов. Лишь один назвал пару песен, которые, как оказалось, слышал от старшей сестры. И это несмотря на то, что опрошенные школьники неоднократно бывали в лесу, что учитель пел им песни самодеятельных авторов и давал слушать записи. Что же тогда говорить о подростках, не имеющих таких учителей!
На том же слете я завел разговор о судьбе жанра с заядлыми каэспэшниками. Один из них, музыкант-профессионал, после недолгих раздумий согласился с тем, что возрождение традиции общего пения было бы полезно. Двое других, сами авторы и исполнители, начисто отвергли этот путь. Их мнение — кому мы интересны, пусть приходят сами: мы ни в ком не нуждаемся. Сейчас жанр развивается за счет профессионалов, в совершенстве владеющих гитарой. Очень хорошо, если виртуоза-гитариста дополнит скрипка, флейта и другие инструменты. Последние трехаккордовые барды сходят со сцены: играть как они уже непозволительно. Затем последовали мечты об узком круге классных исполнителей и тонких ценителей, наслаждающихся музыкой под шорох листвы.
Разговор шёл под выступления бардов. И вот что характерно — из всего концерта можно было выбрать лишь 3—4 интересные песни. Прочее «высокое искусство» отогнало от сцены не только школьников...
Настоящие профессионалы, бесспорно, нужны в любом деле. Но ведь и многие непрофессиональные авторы и исполнители тоже находят путь к сердцу зрителя. Одна только техника игры на гитаре еще не гарантирует успех.
Так или иначе, движение КСП процветает внутри себя и даже, говорят, наращивает творческий потенциал. Однако новые авторы и их песни вне узкого круга известны мало. Выйдя из народа, из его потребности в правдивом осмыслении жизни, КСП ушло от него, растеряв популярность и общественную значимость. Пожелает ли движение вернуть утраченное, сможет ли существовать само в себе без широкой поддержки и понимания, покажет время.
Для меня, по крайней мере, лучше петь всем вместе под три аккорда расстроенной «шиховки», чем хором молчать под тридцать аккордов 12-струнной «Резонаты». Не надо превращать хорошую самодеятельную песню в плохую авторскую эстраду.
Нынешним деятелям КСП хочется напомнить многочисленные примеры из жизни великих артистов и композиторов, считавших своим святым долгом нести искусство в массы, поднимать культуру народа, а не ждать, пока слушатель сам дорастет до понимания высокого искусства. Их подвижнический пример особенно ценен сегодня, когда наша культура приходит в упадок. И долг каждого истинно культурного человека, а тем более человека творческого, — встать на ее защиту. Маститые каэспэшники сегодня могли бы, к примеру, давать в лесу концерты для массового слушателя, тщательно подбирая репертуар, беря пример с концертов 70-х годов, когда большинство выступлений было понятно большинству слушателей. Поднимите записи тех лет, и вы поймете, как это естественно и просто.