Дамы и господа!
Обстоятельства сложились так, что Ваш покорный слуга оказался хранителем некоторого количества рукописей в разных жанрах изящной словесности, принадлежащих перу, то бишь перьям, двух-трёх небольших компаний и относящихся к шестидесятым-восьмидесятым годам XX века. Большинство этих сочинений никогда не видело света, если не считать узенького, совсем междусобойного, по преимуществу общажного самиздата (впрочем, кое-что с годами обнаруживалось в совсем неожиданных местах, в том числе и на этом форуме).
Вопрос: стоит ли эту макулатуру предлагать вниманию уважаемой форумной общественности? Для меня в равной мере возможны два ответа.
1. Не стоит, поскольку, раз авторы не пробились в печать ни в своё время, ни в Эпоху Гласности и Перестройки, когда публиковалось что ни попадя, то они явные лузеры, а их писанина скорее всего ерундовая.
2. Стоит, поскольку представляет исторический интерес, а кроме того — вдруг да и что-то непреходящее попадётся: открыли же Эдварда Тэйлора, одного из крупнейших американских поэтов, через 210 лет после его смерти.

Хотелось бы услышать Ваши мнения.
Опроса не устраиваю, поскольку для публикации преимущество отрицательных ответов не очень важно — набралось бы заметное число интересующихся!

Не у всех авторов возникает слаженный творческий дуэт, чтобы, как шутливо заметил Б.С., один брат писал, а другой бегал по редакциям. Это я к тому, что издание - не всегда творческий успех, и отказ издательства - не всегда показатель низкого качества произведения.

Стоит.

Стоит. В любом случае это не может быть хуже того, что тут порой появляется!

Да и Вашему вкусу нет оснований не доверять.

Коенчно стоит опубликовать. Хотя бы потому, что это новейшая история =) .

Гуру, моё мнение Вы знаете.
Стоит однозначно. Я буду Вам напоминать с упорством дятла.

Несомненно стоит. Только возможно некоторые вещи будут молодым пользователям непонятны. Возможно даже более зрелые пользователи кое что забыли.
Лучше заранее дать комментарии.

Ждем-с!

Спасибо всем за такой энтузиазм (ох, нелегко ж будет эти авансы оправдывать!). Особенно польщён репликой kota uchenogo, подавшего голос из хрустального гроба. Это весьма обязывает. Но в результате я сам себя загнал в непростую ситуацию.

Как я упоминал, кое-что из имеющегося в моём архиве на форум уже попало — частью моими же усилиями, частью независимо от меня. Пока суд да дело, дам ссылки на то, что попалось на глаза (может, и ещё было).
http://forum.academ.org/index.php?showtopi...dpost&p=1058141
Этот стишок опубликовал, к моему удивлению, приятель весьма шапочный, я и не знал, что у него копия есть. В последовавшей частной переписке он сообщил, что другими текстами из того же цикла не располагает. Ну, я ещё один поместил:
http://forum.academ.org/index.php?showtopi...dpost&p=1601034
Тут следует сказать, что Гуру Перманга Нат, автор цикла «Gloomy Verses/Глумливые вирши», написанного на рубеже семидесятых и восьмидесятых, не вполне тождествен с владельцем ника Guru Permanga Nat на форуме. Первый был коллективным автором, а второй, ну, можно сказать, узурпировал псевдоним.
Ещё его же:
http://forum.academ.org/index.php?showtopi...dpost&p=2716165

А это принадлежит другому автору. И это — тоже другому. Но все из одного круга.

Теперь собственно тексты. Первые два привожу по памяти, завтра в Париж напишу и уточню. Уточнил. Исправления внесены.


Акакий Черепняк


Чесуча

Подошёл купец к прилавку,
И, преодолевши давку,
Он спросил, толкнув врача:
«Сколько стоит чесуча?»

Но сказал ему один
Старый русский мещанин:
«Чесуча сейчас не в моде,
Нынче в моде габардин!»

Тот глазами засверкал
И, нахмурившись, сказал:
«Габардина не хочу,
Покупаю чесучу!»


1966

Акакий Черепняк


Великие люди России

            Химик был такой — Тимирязевский…
                    Из миниатюры в исполнении З. Высоковского

Качаясь, стою на проспекте,
А мимо проходит народ.
Кричать о своём интеллекте
Застенчивость мне не даёт.

Разносит толпа, что я спился,
Сгубился, пропал,— ну и пусть!
Я в детстве прекрасно учился,
Историю знал наизусть.

Когда б вы меня попросили,
Когда б поднесли двести грамм,
О людях великих России
Охотно б поведал я вам.

Во время жестокой и зверской
Войны с королевством Катар
Полковник Кутузов-Мещерский
Разбил негритянских татар.

Был Гоголь великий философ,
Он прожил сто семьдесят лет,
А русский танцор Ломоносов
Создал Ленинградский балет.

Лесков в одиночку, по сути,
Канал Беломорский прорыл,
Профессор Григорий Распутин
Законы Ньютона открыл.

Пшеницею поле засеяв,
Засунувши бритву в карман,
В тайгу уезжал Менделеев
Писать детективный роман.

Царь начал над ними глумиться —
Не царь, а какой-то шакал!
Он выслал их всех за границу
И больше домой не пускал.

И прав был, конечно, мой шурин,
Когда говорил, что не зря
Народный умелец Мичурин
Взорвал динамитом царя.

Соскучившись сильно по дому,
Известный генетик Куприн
Прислал из Парижа Толстому
Один килограмм апельсин.

И долго стоял удручённый,
И долго качал бородой
Великий советский учёный
Граф Лев Николаич Толстой.


11.08.1981

Боюсь, что следующий предлагаемый мною текст не больно много вызовет восторга у ценителей (и особенно ценительниц) изящного. Точная дата написания неизвестна, её не помнит даже автор, но terminus post quaem — октябрь 1967 года (в «Иностранной литературе», № 9 за 1967, был напечатан перевод стихов Анри Мишо, в том числе и «Мой король», вдохновивший автора), а terminus ante quaem — ноябрь или декабрь 1968, когда я услышал песню на эти слова в собственном исполнении автора в 421-й комнате четвёртого общежития НГУ. Куплеты сопровождались припевом, который я опускаю («Там-ПАМ, тарам-па-пам»).



Иероним Козолукоть


Мой разъярённый бог

Вот я по улице иду —
Болтается меж ног,
Людей сбивая на ходу.
Мой разъярённый бог!

И издеваясь надо мной,
Со мной — над вся и все,
Он выступает кажду ночь
Во всей своей красе.

Когда уж утро настаёт
И я спешу ко сну,
Возьму его в ладонь свою
И голову сверну.

Я в дверь его пинком гоню,
Хлестаю по щекам,
Но лишь посплю часок-другой —
Является он сам.

Хотел в милицию звонить —
Диск повернуть не смог.
Всю жизнь он надо мной царит,
Мой разъярённый бог!

Второй образчик песенной поэзии того же автора датируется примерно тем же периодом: в 1967 вышла (почему-то в Болгарии) «Алиса» Льюиса Кэрролла в русском переводе Демуровой. «Бармаглот» оттуда и вдохновил автора на сочинение.
Характерно, что когда много позже наш общий приятель Витя Фет (ныне профессор в Хантингтоне, штат Западная Вирджиния) ездил к Демуровой показывать свой перевод «Охоты на Снарка» и заодно ознакомил её с нижеследующим текстом, она отозвалась однозначно: «Какая гадость!»


Иероним Козолукоть



* * *

Зловели мухи, капал мёл,
И растирался лев,
И Дробелинга макропод
Позорами болел.

А подробень неслась-неслась,
И хорно вякал зал,
И казабелвала теклась,
И Зегжда вяло клал.

В глупи игрался минефон
Рыгой ладомых крыш,
А среди буен и колонн —
Мой коренявый прыщ.

Он изберировал, скрипя,
Мою мурную плоть
И, серно ужас в кровь гоня,
Пожрал разлуки соть.

О вы, бляреды и скачи,
Не бездните жавло!
И хемиздреды-лихачи,
Не прокопите бло.

Безумно интересно. Иногда старшие предаются воспоминаниям, но вечно они не могут найти того, вспомнить сего... Спасибо. Надеюсь, будет ещё.

Может, стоит сделать тему Важной?

Пожалуйста, еще. Просим.

Чтобы не выставлять достопочтенного ситуайена Иеронима совсем уж вульгарным, предложу ещё его прозаический текст в жанре пародии, но совсем в ином стиле.



На ударных рубежах науки

Афорей Среброустый — бог красноречия древних иллирийцев

Древнеиллирийский миф об Афорее и общеиндоевропейские мифопоэтические параллели

Чем жили и во что верили древние иллирийцы? На протяжении многих лет этот вопрос не давал покоя учёным палеоэтнографам. Используя подход, продолжающий линию исследования отражений индоевропейского поэтического и мифопоэтического языка в локальных традициях, топонимах и традициях материальной культуры, известным специалистам в области научного славяноведения и балканистики, выдающимся лингвистам и языковедам В. В. Иванову и В. Н. Топорову удалось вплотную приблизиться к реконструкции древнебалканского индоевропейского мифа об Афорее Среброустом — боге красноречия древних иллирийцев.
Мы попросили нашего корреспондента обратиться с рядом вопросов к автору данного исследования.
После нескольких неудачных попыток наш корреспондент в 0 ч. 55 мин. местного времени наконец добился долгожданной беседы. Вот что сказал по этому поводу В. В. Иванов и В. Н. Топоров:

   — Имя Афорея Среброустого, почитавшегося иллирийцами в качестве бога красноречия, в греческой транскрипции звучит как Афорэос Аргиростомос, иначе Аргостомос, что допускает два варианта толкования — Среброустый или же Собакоротый. В подобной амбивалентности значений отражена бифункциональность божества. Афорей считался покровителем ораторов, народных трибунов, демагогов, писателей, философов, остряков, болтунов, льстецов, лжецов и даже сквернословов, хвастунов, лжесвидетелей, богохульников и атеистов (ср. Собака лает — ветер носит). В культе Афорея, весьма популярном среди иллирийцев, можно углядеть чёткую параллель с древнегреческими герметическими культами и культом Аполлона Кифареда, а также с инвертированным общеиндоевропейским культом Кандавла-собакодушителя. Так, Гермес, покровительствовавший одновременно и купцам и ворам, отмечен в материально-культовых традициях установлением особых столбов — герм; Афорею же посвящали каменные столбы-афры, или афоры, увенчанные витиевато изукрашенным каменным языком, а в некоторых вариантах — человеческой головой с высунутым наружу языком, макушку же её завершал стилизованный петух.
   Амбивалентность божественных функций Афорея прекрасно иллюстрируется сопоставлением значений производных слов и слов, индуцированных влиянием семантического поля корня «афор-» в восточнославянской традиции: «афоризм» — красноречивое высказывание, однако «аферист», хотя и восходит к латинскому корню, означающему «дело», не есть делец, а напротив того, обманщик и лжец, прикрывающий красноречивыми словами неблаговидные деяния (ср. тж. «эйфория»). Характерно, что на судебных процессах того времени свидетели перед дачей показаний — в зависимости от того, были показания истинны или ложны — приносили перед судом клятву либо Аполлону, либо Афорею, так что судьи без труда определяли лжесвидетеля.

— Уважаемый Вячеслав Всеволодович и Владимир Николаевич, расскажите, пожалуйста, каково само содержание мифа об Афорее Среброустом.

   — Собственно, до сих пор, к сожалению, пока ещё не удалось сколько бы то ни было говорить о тексте мифа как таковом. Мы можем составить лишь некоторое общее представление о самом наличии мифа, но не о его содержании.

— Я понимаю сложность рассматриваемого вопроса, однако мы имеем дело с просвещённым читателем, и я думаю, Ваши опасения, что Вас не поймут, совершенно излишни.

   — Мы можем предоставить вам только неполный набор дочерних мифов, и то, пожалуй, о содержании их речи идти не может — восстановлены лишь некоторые обобщённые структуры.

— Тогда расскажите, пожалуйста, о содержании этих обобщённых структур — в особенности, я думаю, нашим читателям интересно будет услышать о похождениях Афорея — только по возможности как-нибудь попроще.

   — Ну ладно. Час уже поздний, постараемся попроще. На вершине Мирового Древа сидел Петух. Петух этот снёс Мировое Яйцо с чёрным зародышем внутри. Мимо проходил Громовержец — видимо, Зевс,— нечаянно подобрал яйцо и сунул себе под левую мышку. Тысячу лет и тысячу ночей ходил так Юпитер-Змееборец, забыв про яйцо, а когда вспомнил — подмышкой осталась одна скорлупа. А из яйца предыдущей ночью вывелся юный Афорей. Рано утром громкий крик его огласил начало новой эры. Льстивыми словами соблазнил Среброустый Афродиту, та пожаловалась Вседержителю. Дьяус-Питар-Громовержец решил наказать обидчика и поздним утром в четверг, после проливного дождя, устроил мировую катастрофу.
   Чудом спасся Афорей, слепив из глины миску и уговорив её (опять-таки своим льстивым языком) летать над землёй всё время, пока рушатся горы, моря и тонут континенты. Так пережил Афорей всемирный потоп. А потом Собакоротый ввёл Молниеносца в заблуждение, внушив ему, что тот — Брахман из Вед (иллирийцы, оказывается, были знакомы с индоиранскими культами) и что мир есть его собственная иллюзия. Зевс занялся самосозерцанием, а миром начал править Афорей.
   Вот вкратце содержание мифа в той мере, в которой нам удалось её востановить.

— Ответьте, пожалуйста, какие фольклорные сюжеты других народов были использованы Вами для реконструкции мифа и как они вписываются в общеиндоевропейский культурный контекст.

   — Легенда о петухе, несущем яйцо, упомянута в путевых заметках одного южноевропейского путешественника по имени Пероччини, видимо, итальянца, побывавшего где-то в районе Рио-Муни, что на побережье залива Биафра:
   «<…> Вот что мне рассказал старый испанец-слуга, живший неподалёку от нашего дома. Это был высокий согбенный старик <…> ростом с полутораметровый дуб <…> У нас с матерью <…> было семь детей <…>. Когда она умерла, то <…> подозвала меня к себе и спросила: Есть ли у тебя <…> заветное желание <…>… Купи петуха, корми, пои его, спать укладывай <…>. Через три года снесёт яйцо, в нём чёрный, волосатый <…>. Носи яйцо подмышкой, в голове держи желание. Он выйдет незаметно ночью, желание скоро исполнит <…>. Но если пожелаешь чего-нибудь слишком большого, придёт и задавит <…> не сильное, помает и уйдёт…»
   Недалеко от залива Биафра в Атлантическом океане есть два высоких каменных символа, считавшихся ранее фаллическими изваяниями. В свете данных современной науки отчётливо ясно, что это афры. Не вызывает сомнения, что название залива топонимически обязано паре этих сооружений. Кстати, название однимённого континента — Африка — безусловно является теофорным, равно как этноним «галлы» восходит к латиническому корню, означающего петуха.

   — А что, у древних славян было то же самое?

   — Да, теперь совершенно бесспорно, что сказка о Курочке-Рябе является вырожденным мифом о яйценосном петухе. Коррелирует с ней по содержанию и общеизвестная древне-кельтская поговорка о гусыне, несущей золотые яйца. У восточных славян петух выступает как бинарный оператор — с одной стороны, хвастлив и глуп, спасаем котом-кандавлом от козней мифологического Змея — Лисы (в сказке Кот, Петух и Лиса), а с другой — выступает сам как Змееборец, красноречием побуждая Лису убраться вон из заячьей лубяной избушки — «пойдут клочки по закоулочкам».
   Один из основных атрибутов Петуха — его царственность. Петух, как и царь, посредник между Небом и Землёй: ходит по земле, как зверь, имеет крылья, как птица, но не летает (ср. «Курица не птица»). Вспомним также, что имя чудища с петушьей голвой — василиск — означает «царёк». Например:

Петушок, петушок,
Золотой гребешок,
Масляна головушка,
Шёлкова бородушка…

Царские короны в некоторых вариантах имели форму прямого или циклического гребня, а масляна головушка коннотирует с обрядом помазания на царство.

— Именно, именно! Я вспоминаю из курса древней истории, что гребни как священный петуший символ увенчивали шлемы римских воинов-меченосцев и греческих воинов-ахеян!

   — Несомненно, несомненно! К последнему ср. «ахинея».

— А как же тогда с традицией поедания петуха в праздничные дни?

   — И это также касается царственного титула петуха. Вспомните обряд умерщвления священного царя по Фрейзеру. То же, впрочем, относится и к любой жареной птице, ср. поговорку «жареный петух не клевал».

— Насколько мне известно, в Западной Европе было принято водружать на крышах домов флюгеры в форме петуха на шпиле, и даже некоторые католические костёлы, в частности Домский собор в Риге, вместо креста увенчаны петухом. Не символизирует ли это Петуха на Мировом Древе?

   — Безусловно.

— Я так и думал. В этом меня убеждает распространённое сравнение лицемерного человека с флюгером, что может являться отголоском культа Афорея. Вероятно, леденцы — петушки на палочке — есть вырожденные афры?

   — Да, конечно.

— Простите, последний вопрос. А не связана ли миска, слепленная Афореем, с бытующими в народе быличками о неопознанных летающих тарелках?

   — Вы совершенно правы. Однако, с другой стороны, петух есть Змей в мифологическом смысле. Василиск имел переднюю часть петуха, а заднюю — змеиную. Заодно вспомните детскую кричалку:

Первое мая,
Курица хромая;
Петух косой,
Подавился колбасой.

— Большое спасибо за интересную беседу. Чего бы Вы могли на прощание пожелать нашим читателям?

   — Спокойной ночи.

— И Вас также. До свидания.


Беседу вёл Иероним Козолукоть



1980

Гуру, есть ли у Вас этико-нравственные сомнения в полномочиях демонстрировать нам эти труды. Как бы люди, создавшие все это, отнеслись бы к публикации? У Вас есть право?

Вниманию почтеннейшей публики. Внесена правка в сочинения Акакия Черепняка, опубликованные прошлой ночью. Ну, в «Чесуче» исправления минимальные, а вот в «Великих людях России» была целая строфа пропущена.
Теперь текст правильный.
Публикатор приносит свои извинения.

Акакий Черепняк


Исповедь преступника

Громко крикнул секретарь:
«Встаньте, суд идёт!»
На меня, как на алтарь,
Смотрит весь народ.

Вот в кирзовых сапогах
Входит прокурор
И несёт в своих руках
Страшный приговор.

Но ведь я не виноват,
Я ведь чистым был,
Ведь меня на это гад
Сидоров подбил.

Раз морозною зимой
Часовой устал,
Выпил водки и, хмельной,
Тихо задремал.

Я и Сидоров-дурак
Бросились бежать.
Нас милиция никак
Не могла поймать.

Шли без отдыха три дня,
Голод одолел,
Да к тому же у меня
Палец околел.

Увидали чей-то сад,
Спящее село,
И заныл тут Федя-гад:
Брюхо подвело!

Был ты или не был сыт,
Надо бы бежать,
Ну а Сидоров твердит:
«Денег надо взять!»

Я тогда ломаю дверь.
Всё кругом молчит…
В кухне спит какой-то зверь,
Лысина блестит.

Надо б денег только взять
И бежать скорей,
Федя ж мне давай шептать:
«Лысого убей».

Стукнул лысого я в лоб
И хотел идти,
Сидоров мне шепчет: «Стоп,
Вася, погоди!»

Я хочу скорей удрать,
Прошибает пот,
Но, усевшись на кровать,
Федя жрёт компот.

Я на улице уже,
Но ведь Федя глуп:
Он на верхнем этаже
Доедает суп.

Мне на Федю наплевать,
Сам бежать хотел…
Не успел я убежать:
Сыщик подоспел.

И от страха, как хмельной,
Я рванулся в сад,
Но проклятый разыскной
Пёс мне впился в зад.

На машине в город нас
Капитан везёт.
Я сижу, глотаю газ,
Федя — пряник жрёт…

Прокурор, садясь на стул,
Сжалься, наконец,
Ведь на всё меня толкнул
Сидоров, подлец!


11.1969

Действительно, во всём виноват Сидоров...

неизвестного автора


Стариный романс

Дева юная забыла
Завещание отца
И без спросу полюбила
Молодого подлеца.

Молодой подлец играет,
Вьётся бесом и юлит.
Отчий голос проницает
Толщину могильных плит:

«Дочь, меня ты позабыла,
Полюбила подлеца!
Чтоб тебя Господня Сила
Разразила до конца!!»

Молодой подлец в смятеньи,
Бьётся в страхе и бежит,
А она подобна тени
И в параличе лежит…


середина восьмидесятых

Wow!

Хочу еще! Давно не заглядывал в этот раздел - а тут, оказывается, такие сокровища!

а в этом действительно чтото есть...мне очень нравится...
цепляет...

Мотл Бен-Цион


Ты кто?

   Конец проклятому объезду, и мой «Жигулёнок», будто почувствовав свободу асфальтового шоссе, рвётся вперёд, конечно, не без моего участия. Хорошо, что теперь-то смогу отдохнуть от своей бешеной московской жизни. Надо остановиться и спокойно покурить. Где-то на заднем сиденьи валяется ещё калининградская пачка. Ни к чему бы мне этот крюк перед отпуском, да шеф просил повидаться со своим старым учителем. Ну, а теперь — домой, к родителям, и к чёрту всё остальное! Очень приятно ездить по белорусским дорогам именно из-за таких вот маленьких городков, как этот — как бишь он там в атласе дорог зовётся — N***. Развалины этого костёла чем-то похожи на часовню возле могилы Канта. Может быть, именно из такого вот старого городка и вышел когда-то давно юноша, который впоследствии уязвил самого Канта своей новой трактовкой «Критики…». А вот и замок, по-видимому, владетельного князя R***. Сохранился столь же хорошо, как и костёл — фронтон да чуть-чуть стены. А небось рецепты кирпича были! Яма с трупом лошади, известь, яичный желток — и двести лет. У такого же магната, как этот князь, был наследственным арендатором отец юноши — самолюбивый и энергичный Иошуа. Надо же — имел наглость выиграть тяжбу с управляющим имением! Месть была нескорой, но расчётливой — в зимнюю стужу остался без насиженного места. Бродяжничал, женил сына — Соломона бар Иошуа — в двенадцать лет. Был у них ещё дед — Хаим. Был стар и жил, наверное, как мой прапрадед. Про того говорили, что поднимался в четыре часа утра и молился. Потом ставил маленький самовар стаканной ёмкости и, пока тот кипел, читал Талмуд. Говорят, писал комментарии, но ни черта не сохранилось — всё сгорело в войну. Пил чай с молоком и ел маленький коржик. В шесть утра шёл в синагогу. Синагоги в маленьких городках — такого никогда и нигде больше не увидишь. Помню с детства — большой пустырь, спорышом весь зарос. Козы пасутся. По тропинкам вокруг синагоги трудно проехать. Куриный помёт, и сами квохчущие куры лезут под колёса велосипеда. Старое, прогнившее у самых корней так, что кажется двуногим, дерево дикой груши. Это — символ старой синагоги. Чёрт, сигарета потухла. Вернувшись из синагоги, прапрадед спал два часа, потом вставал и снова садился за Талмуд. После дневной молитвы спал ещё два часа, потом читал уже Тойру. (Чёрт его знает, как правильно: Тора — Тойра. Моя бабушка вообще говорила Тойрэ или Тойрэс. А дядя путал Тойру с ермолкой.) С семи вечера до десяти старик молился в синагоге, а в десять — пол-одиннадцатого уже спал. Так размеренно и дожил до своих девяноста семи лет, а потом тихо умер. Да, деду Талмуда и Тойры хватило на всю жизнь. Соломону бар Иошуа на них хватило первых двенадцати лет жизни. Потом — немецкий. Потом пыльная дорога в дальний город за книгами старого раввина. Его знаменитый тёзка сказал, что знание есть цель существования человека. Наверное, это стало девизом Соломона. Их было много — еврейских мудрецов. Из всех них, конечно, самый выдающийся — лейб-медик знаменитого Саладина Моисей. Соломон, видимо, преклоняясь перед авторитетом, заимствовал у него фамилию. Повезло. Мог бы нарваться на крючкотвора-взяточника и ходил бы каким-нибудь Дрекенфрессером. О чём поведает нам эфир? Шипит, значит работает. Так вот, ходил бы и, может быть, умер бы в безвестности. Кладбище с повалившимися могильными камнями. Надписи безвозвратно истлели. Видны только семь свечей да виноградная лоза — герб Израиля. Высокие сосны и ветер над могильными холмами. На голове шапка, горсть травы в память о покойных. Омовение — по кружке ледяной воды на кулак. У Канта не так. Большая гранитная плита, окружённая цепями. Надпись золотом. Одобрил всё-таки кёнигсбергский мудрец книгу Соломона. Непонятно — зачем было обижаться после её издания. Вообще старик был с причудами. Зря обошёл молчанием князя Андрея Михайловича. Ну, определял он границы познания со стороны способностей человека. Зато какие каббалистические сферы! Много шума наделало появление Соломона в высших кругах Берлина и Амстердама. Врагов — тьма. И всё из-за женщин. Действительно, по портретам — этакий очаровательный семитский ловелас. Такие красавицы, как баронесса фон Герц — у его ног! А ведь ничего не осталось. Неизвестно, где умер. Неизвестно, как. Silent eyes… Looking… Хорошая песня. Знают о нём лишь специалисты. О князе, у которого был арендатором отец, можно в школьных учебниках прочитать. О Соломоне же — только в учёных статьях «Кант и кто-то там», «Кант и то-то» да «Кант и объяснение того-то». Но этот парень выбился наверх сам, выбился из маленького местечка. Вот и песня в струю. Мало мы знаем об этих самых “little towns”. А там течёт такая же большая жизнь, как и в столицах. И описание этой жизни, как видим, бывает достойно Нобелевской премии. Мастерская дяди Идла. Дядя Идл делает бочки. Запах в мастерской. Пахнет всем тем, что когда-нибудь будет лежать в этих бочках. Дядя Идл, держа в руках какую-то острую, изогнутую штуку, обтёсывает ею доски. По улицам бегает сумасшедшая. У неё вытаращенные, воспалённые глаза и нет голоса — только хрип. Мальчишки в ужасе шарахаются от неё. Река с огромным «котлом», где, по преданиям, утонуло уже сто человек. Среди них плотник, убивший свою жену. В ночь убийства его дух, говорят, витает над водами. А в доме Иошуа в косяке двери — шем — молитва с заговором от духов, прочей нечистой силы и выходцев из шеола.
   Как жили — неведомо. И представления об этом у нас превратные. Как это у Самойлова:

   С тем же отрешенным вниманием,
   С каким мы
   Рассматриваем евангельские сюжеты
   Мастеров Возрождения,
   Где за плечами гладковолосых мадонн
   В итальянских окнах
   Открываются тосканские рощи,
   А святой Иосиф
   Придерживает стареющей рукой
   Вечереющие складки флорентинского плаща.

   А на самом деле ни черта мы не знаем о Соломоне. Вот так. In My Little Town…


1980

Только что пришло из Парижа от Акакия Черепняка одобрение публикации его текстов. И просьба поместить нижеследующее.



Акакий Черепняк


Деревенская идиллия

Я люблю, от солнца млея,
На крылечке кушать мёд,
Там, где бабка Пелагея
В Канифолихе живёт.

В небе солнышко сияет,
Под горой течёт река,
Возле дома поджидает
Пелагея муженька.

Подложив под бок поленья,
Ждёт, усевшись на сапог,
Ведь сегодня, в воскресенье,
Муж с утра ушёл в сельпо.

Солнце сядет за селеньем,
Закричит в лесу кулик,
Вот тогда с весёлым пеньем
И появится старик.

И когда запахнет сеном,
Отразит луну река,
Встретит ласково поленом
Пелагея муженька.

А потом всё стихнет в мире,
Только, вспоминая мать,
Старики в своей квартире
Будут долго ворковать.

И как песню под трёхрядку,
Как научный мудрый спор,
Буду слушать я украдкой
Этот милый разговор.

Озаряя землю светом,
Месяц в небе поплывёт…
Хорошо в деревне летом
На крылечке кушать мёд!


14.01.1973

moisha, большое спасибо за столь детальный комментарий! Полагаю, это беспрецедентный по обстоятельности и объёму (сопоставимому с объёмом комментируемой новеллы) случай рецензии на форуме. Прошу фасилитатора обратить на это внимание. Непременно ознакомлю автора (несмотря на то, что я с ним много беседовал, сам узнал из комментария нечто новое).

Новелла, конечно, строилась отчасти как ребус для знатоков еврейской жизни и потому нуждается в комментировании. moisha великолепно справился с задачей. Добавлю уж для полноты, что прототип Соломона, «юноши, который впоследствии уязвил самого Канта» — Соломон Маймон (1753–1800; настоящая фамилия Хейман; псевдоним взял в честь Маймонида — Рамбама), а «князь Александр Михайлович» — состоявший в переписке с Кантом автор «Дианиологии» А. М. Белосельский-Белозерский (1757–1809). Песня «In My Little Town», которую слушает в дороге повествователь,— из альбома Пола Саймона «Still Crazy After All These Years» (так же, как и «Silent Eyes»); по идее предполагается, что читатель вспомнит рефрен: «Leaving nothing but the dead and dying back in my little town».

gja822 указал мне на следующий момент, о котором я совсем забыл,- это несовпадение нумерации псалмов в греческом (и, соответственно, русском) переводе с еврейским оригиналом. Указанный мной 72 псалом соответствует 71 в синодальном переводе.

Guru Permanga Nat Отправлено: Oct 12 2006, 23:25

а вчто такое чесуча? в первом стихе указывалось

того же автора


Бессонница на рассвете

Чертя мой мысленный простор по
Всем направлениям зари,
Мятутся, словно перед штормом,
Стрижи — или нетопыри?

Однако шторм не состоится:
Как ни пророчит Кто-Нибудь,
А зря приснившиеся птицы
Венчают мой обратный путь.

К чему мне весь мой пёстрый опыт,
Коль мне не одолеть ленцу
И даже, видимо, слабо под-
лецу заехать по лицу?




Боэций

Темнее и темнее с каждым днём,
а всё ясней зловещая дорога.
Во тьме чертогов зажжено не много
огней. Народы спят тяжёлым сном.

Боэций бодрствует, томим огнём
проблем тогдашнего ГУЛАГа — иль острога,—
тюрьмы, темницы. Уповать на Бога —
его удел. Но вера глохнет в нём.

Осталась философия ему
как утешенье. Подвести итог
тысячелетью — и сойти со сцены,
оставить это тело, мир, тюрьму…
Но быть сосудом знаний сокровенных
во мгле суровых будущих эпох.




* * *

            Дверь тихо притворившая рука…

Под сенью девушек в цвету
Мне больше не бывать.
Я неудобством не сочту
Скрипучую кровать.

Где тесно, где сумбур бумаг,
Где толстым слоем пыль,
Живу я — не угрюмый маг,
А конченый бобыль.

Мой давний, брошеный приют
Меня не узнаёт.
Однообразен вид кают.
В душе вопит койот.

Запахиваемая дверь,
Халат почти до пят.
Размах потери: «верь — не верь».
(И трепет наугад.)

И тусклый отсвет, видный сквозь
Раскрывшийся зазор,
Намёки, брошенные вскользь,
И этикетный вздор…

О Боже, дай мне наготу
Всех нравственных калек!
Под сенью девушек в цвету
Мне не бывать вовек.


Все три текста относятся к середине восьмидесятых

Иероним Козолукоть


Квазимир

Над квазимиром квазитучи пролетают,
И квазилекцию читает квази-Тамм (Игорь Евгеньевич, ныне покойный),
И квазиснег под квазисолнцем квазитает,
И гиперплещется в реке гипо-потам.

И протолюди не болеют паратифом,
А на знакомых провокзальных площадях
Перокси-носятся машины квазилихо,
Как супервсадники на суперлошадях.

И каждый квазидень у них квазисуббота,
Но гипертранспорт каждый орто-день набит:
По орто-, мета-, пара-дням у них работа,
По остальным же предпочли баклуши бить.

И по бульварам там гуляет Квазимодо,
Кого ещё Виктор Гюго изобразил,
А квазимодницы в журналах квазимоды
Узнать спешат, что им предложит квазимир.

И в протоклубе выступают супербарды —
Ультра-Высоцкий, моно-Клячкин, орто-Ким,
И архитектор чертит семь квазифасадов
Для квазидома с псевдолитерой один.

Биолог пестует бактерий квазиштаммы,
И квазилирика зашиб квази-Пегас,
И алкоголик ходит в квазистельку пьяный,
И я пою вот квазиздесь для квазивас.


тоже 1967 или 1968


Снова воспроизвожу по памяти, так что мог что-то пропустить или немного переврать. Автор собирался написать целый цикл про квазимир, но сочинил только вот это и ещё полтора или два куплета вступительной песни — в манере Галича. «Зловели мухи…» тоже вроде бы должна была к этому циклу относиться.

Евфросиний Маразмотов


Парижские страсти

Весь день в Париже светском,
Как голый перст, один,
По улицам советский
Шатался гражданин.

В диковинку всё было
В французской стороне,
И где-то даже ныло
Под ложечкой, на дне.

Ходил он осторожно,
Боясь попасть впросак,
Ведь что нельзя, что можно,
Его учили так:

«С бабьём, смотри, не балуй,
Вина совсем не пей.
В кино ходи, пожалуй,
Но лучше для детей.

Гуляй побольше. Уши
Пошире раскрывай.
Когда садишься кушать,
Бери компот и чай.

Пустые разговоры
Ни с кем ты не веди.
Бандита встретишь, вора —
Скорее уходи.

Ни шагу в рестораны
И ни ногой в кабак!
А то получишь раны —
Мы не спасём никак.

Блюди свои замашки —
Чисть зубы по утрам,
В два дня меняй рубашки
(Стирать их будешь сам).

В работе будь прилежен,
Кругом про всех гляди.
Записывай пореже,
А больше в мозг клади.

Потом вернёшься к нашим —
С тебя доклад возьмём
О том, что мы, мол, краше
Французов тех живём».

Под тяжестью инструкций
Он сгорбленный ходил,
И вид ему французский
Сначала был немил.

Однако постепенно
Он начал понимать,
Что лучше непременно
Всё самому познать.

Обеими руками
На всех и вся махнул
И новыми глазами
На чуждый мир взглянул.

Идёт мимо витрины —
Не может не взглянуть:
Нельзя ли, мол, с чужбины
Товарчик умыкнуть?

На Эйфелеву башню,
Задрав башку, смотрел,
И стало даже страшно:
Везде всего хотел!

И сразу в дрожь бросало,
И был упадок сил,
Лишь женщина моргала,
Когда он проходил.

Кругом одна свобода
Для тела и души —
Где хочешь, прыгай в воду,
Где хочешь, там пляши.

А можешь ты на шею
Плакаты прицепить
И с ними по Бродвею
Хоть целый день ходить.

Так дни за днём летели…
Вкусил всего и вся.
Но как-то на неделе
К нему пришла мысля.

А дело было ночью.
Вскочил и сел за стол.
Чего ещё он хочет?
И осознал: РАССОЛ!!!

Та мысль не отпускала,
Пила и ела с ним…
Потом приснилось сало,
Кольцовский магазин…

И вот уж мочи нету,
И хочется орать:
«В Россию мне, карету
Подайте, вашу мать!»

…Вернулся к нам весёлым.
А мог бы и пропасть,
Когда б не страсть к рассолу,
Спасительная страсть!


1981